|
Все говорят – кризис. Мировой, европейский, финансовый, экономический. В больших городах и маленьких. Кризис. Но есть же на свете городок, в котором уже столько лет стабильно весело, смешно и уютно. Он так и называется – «Городок». Смотришь на его жителей, замечательных артистов Илью Олейникова и Юрия Стоянова, и улыбаешься. И обязательно веришь, что все страсти-мордасти когда-нибудь закончатся и всё будет хорошо.
– Если бы, – огорошил Юрий Стоянов. – Я так начал хорошо и спокойно жить с появлением маленькой дочери, которой сейчас пять с небольшим. А тут впервые за много лет ко мне вернулись тревоги. Мы – страна больших страхов. И не «честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой», а слава человеку, который его успокоит. Я очень хочу покоя.
– Зато ваш дуэт с Ильёй Олейниковым не подвержен кризисам?
– Вспышки ненависти между нами бывают, но они сиюминутны. Это рабочие моменты. Мы два медведя в одной берлоге, в которой находимся с 1989 года. Актёрских пар, которые так долго вместе, мало. Здесь сыграли роль два момента. Во-первых, у нас умные жёны. А это очень важно, когда два мужика постоянно вместе и у них общий бизнес. Мы же не только актёры, мы ещё и партнёры по тому делу, которым зарабатываем на хлеб. Во-вторых, нам всё ещё интересно друг с другом. И мы прекрасно друг друга понимаем. Мы ведь оба с Ильёй очень поздние. Что-то по-настоящему поняли в актёрской профессии только годам к сорока.
– От комедийного жанра не устали?
– Жанр тут ни при чём. У многих, и это замечательно, «Городок» вызывает ощущение легко сделанной передачи. Только это далеко не так. Каждый раз, когда проходит лето, а с ним так называемый телевизионный отпуск, я возвращаюсь в свой маленький кабинетик и мне ужасно страшно. У меня ощущение, что я потерял профессиональные навыки, не знаю, как войду в кадр. Может быть, в этом и кроется секрет нашего долголетия. Всякий раз надо преодолевать непреодолимое.
– Существует несколько версий происхождения названия передачи. Какая для вас предпочтительнее?
– Предпочтительнее вот какая. Пятнадцать лет назад я вспомнил, что в Большом драматическом театре им. Горького, где я когда-то работал и который сейчас называется БДТ им. Товстоногова, был спектакль по замечательной пьесе Торнтона Уайлдера – «Наш городок». Видимо, в подкорке сидело это слово. К тому же нам с Ильёй хотелось придумать такой формат программы, где могло бы быть всё, что нам может понравиться. Мы придумывали передачу, исходя из всего, что не сыграли, не спели, не нашутили в жизни. Мы тогда были два достаточно невостребованных актёра, поэтому вложили в передачу всё, что только можно: и анекдоты, и скрытую камеру, и какие-то рубрики, где можно было очень по-разному профессионально баловаться. И, наконец, надо было придумать какое-то название. Только без слова «шоу», которое нас безумно раздражало. И вот появилось такое абсолютно некассовое и нешлягерное название: «Городок».
По тем временам просто не ахти что. Но городок – значит некий город, а некий город живёт очень разной жизнью, а значит, там может происходить всё что угодно. Через год на телевидении сокращали многие нерейтинговые программы. Некоторые товарищи хотели прикрыть и нас. Но передача попала в рубрику, в которой было написано: «Программа о проблемах малых городов России». На самом деле руководство канала прекрасно знало, о чём передача, и немного схитрило. Худсовет был настроен на скучную, занудную социальную программу о проблемах малых городов, а им вдруг показали смешную. Вот на этом несоответствии мы и проскочили. Вероятно, люди из худсовета думали, что заснут, а их заставили смеяться. Вот мы и остались.
– Вы упомянули БДТ. И многие ваши поклонники до сих пор вам поминают роль Моцарта в спектакле «Амадеус». В том смысле, что был серьёзный артист, а стал заниматься какими-то пустяками. Как вы относитесь к такой репутации?
– Я не работаю в БДТ с 1995 года. Меня почему-то часто спрашивают: «А что вы чувствуете, когда проезжаете мимо этого здания?» Да ничего не чувствую. Я спокоен. Если бы каждый раз на этом месте «клинило» сердце, меня бы уже и на свете не было. Там прошли очень хорошие и грустные годы моей жизни. Я не столько играл, сколько смотрел, слушал и запоминал. Ведь с этим театром связаны такие имена! Павел Луспекаев, Ефим Копелян, Сергей Юрский, Наталья Тенякова, Олег Борисов, Зинаида Шарко, Олег Басилашвили… Эту школу ни с какой другой не сравнить. Вот и получается, что опыт наблюдения оказался для меня значительно важнее всего того, что я там сыграл. Моя работа в БДТ – это история всего несыгранного.
Те роли, которые я получал, – это всё «доедалки». Похоже на то, что доедается первого января, после встречи Нового года. Застывший холодец, салат пожухший, водочка в морозилке настоявшаяся – всё это ещё вкусно. Но это ели вчера... Я появлялся на сцене БДТ в очень грустные для театра моменты: кто-то напился, или заболел, или умер... Вот Моцарта, о котором вы сказали, я играл с двух коротких репетиций, потому что надо было срочно заменить Юрия Демича. Но там я был партнёром великого артиста Владислава Стржельчика. Вспоминаю об этом как о подарке судьбы.
Кстати, и к жанру, в котором сейчас работаю, я тоже приобщился в те годы. Мы с Евгением Алексеевичем Лебедевым в концертах играли придуманную им миниатюру по мотивам присказки «У попа была собака». Так что для меня БДТ – прежде всего очень дорогие мне люди и какое-то количество великих спектаклей, которые я видел. И прежде всего это «Мещане», потом – «История лошади».
Может быть, кому-то не понравится то, что я скажу, но такой великий спектакль, как «История лошади», с эмоциональной, человеческой точки зрения на меня производил меньшее впечатление, чем «Мещане». Потому что тот спектакль был, как часовой механизм с главной часовой стрелкой – великим Лебедевым. А «Мещане» – живая постановка. Этот спектакль ценен какими-то простыми, точными вещами.
Я меньше люблю рациональное искусство. Можно сравнить артистов, у которых видно, как это все сделано, а можно посмотреть на облупившемся целлулоиде и размагниченной плёнке Павла Борисовича Луспекаева в роли Ноздрёва. И для меня его игра намного ценнее, чем какая-то просчитанная, абсолютно «химическая» работа.
– Вы сейчас ходите на спектакли БДТ?
– Ни разу не был. Я прихожу туда только по печальным поводам – когда приходится хоронить друзей. А спектакли не смотрю. В этом нет принципиальной позиции. Просто так получается, что не был ни разу с 1995 года.
– Чему вы научились у Товстоногова?
– Трудно сказать. Он был такой режиссёр, к которому испытываешь абсолютное доверие. По его указанию можно было сделать всё что угодно. Я сыграл множество крохотных ролей, эпизодов. Но во время репетиций у меня было такое ощущение, что всё вертится вокруг меня. И у каждого артиста было такое же ощущение. После Товстоногова трудно работать. Генетическая потребность любого актёра – доверить себя талантливому постановщику. После Товстоногова следующий мой режиссёр – Никита Сергеевич Михалков.
– «12 разгневанных мужчин»? В смысле – «12».
– Я думаю, что это потрясающая картина. И у меня там одна из главных ролей. А в моей жизни произошло просто главное: я реально, глаза в глаза, рука в руку, прожил роль с величайшим режиссёром, который, извините меня за нескромность, ещё очень любил меня как артиста. А для артиста любовь – это самое важное.
|
|
