|
Не комильфо, не Хлестаков и не кузнечик
Только, пожалуйста, не спрашивайте Стоянова не пишут ли ему письма "голубые", или там "розовые" (пишут, пишут, только его этим вопросом уже достали). А Олейникова, пожалуйста, не спрашивайте, сбреет ли он когда-нибудь усы (нет, даже не собирается, а то половину женских ролей придется играть ему)... Блин, да о чем же тогда с ними говорить? Во! Пусть расскажут, как важно быть серьезным... Или это совсем не важно? Или... А, пусть сами разбираются!
Господа Стоянови Олейников интервью дают поодиночке. Это, наверное, чтобы времени не терять… Пока один говорит - другой делом занимается. Позже без потерь они совмещаются "в кадре", в данном случае - на нашем сайте.
- Первый вопрос, что все-таки важнее в жизни -быть серьезным, или наоборот?
Олейников:
- Важно, состоялся ты или нет. А в каком виде - серьезном или несерьезном, совершенно не важно. Я вообще, шибко серьезных людей не люблю, тяжело с ними общаться. Я люблю людей легких по характеру, но серьезных по сути.
Стоянов:
- Вообще, нашим делом, шуточным, нужно заниматься очень серьезно. Но заниматься "серьезно" и с "чувством повышенной ответственности" - разные вещи. Площадку подготовить - серьезно, расписать съемки - серьезно, придумать, про что передача - серьезно, а на площадке -чтобы никакой серьезности. Вот тогда все будет серьезно.
- На экране вы – в образе, а каковы вы вне экрана?
Стоянов:
- НеХлестаков - это уж точно. Не "комильфо" этакой, не кузнечик. На самом деле, все зависит от моего настроения. Во всяком случае, маску большой серьезности пожизненно на себя не надеваю, тем более - недоступности, или популярности.
Олейников:
- Это совершенно разные вещи я или Юра в жизни и на работе. Когда мы делаем передачу, мы просчитываем смешно это будет или нет, ни разу при этом не улыбнувшись.
- Шутить не надоедает? Мало ли, - сегодня нет настроя, а может, зуб болит...
Олейников:
- Ну, конечно, приедается, чего там говорить. Больше того, когда мы приходим на какой-то концерт, или анекдот кто-то рассказывает, мы никогда не смеемся, а только легким кивком головы отмечаем, - да, это было смешно (вообще, это свойственно всем людям, кто серьезно занимаетсяюмором). Максимум, предельная реакция, какой можно добиться от нас, это слово - "смешно".
Стоянов:
- А зуб как раз перестает болеть на площадке. Это знает любой артист любого театра мира - прекращаются головная боль, насморк - все... Но они моментально вернутся, как только закончатся съемки. Настроение? Кода приходишь на площадку с тяжелым настроением - очень не уютно. Я актер, у которого безумно много от этого зависит. Кстати, это не очень профессиональное качество. Но актер обязан суметь все отбросить - зрителей твои болячки не волнуют. А у меня очень много обязанностей. То, что в моем ведении на съемочной площадке я расцениваю, как десять процентов от общего дела.
Чаплин – наш Ленин
- А характер, часом, не портится оттого, что так много хохмите?
Стоянов:
- Дело в том, что мы не хохмим. Хохмят в плохом театре. Хохмят за столом, острословят, занимаются трепачеством. Я играю какого-то человека, который попадает в смешную, нелепую ситуацию, но он не смешно реагирует, а так, как он должен реагировать. В результате бывает смешно. Если вы появитесь у нас на съемках, вы будете очень разочарованы и уйдете с ощущением: боже, неужели из этого будет юмористическая передача. Юмор - это результат расчета.
Олейников:
-Он портится не из-за того, что шутишь и шутишь, а из-за того, что работа отнимает слишком много времени.
- Часто вы смотрите на Чаплина (в студии позитив, в главном кабинете все стены увешаны портретами великого комика)?
Олейников:
- Чаплин - это Юрино... нет, Чаплин для него не кумир... "не сотвори себе кумира". Просто, Юра хочет сделать так же много, так же здорово, как Чарли Чаплин. А то, что вы видите - это лишь малая часть коллекции Стоянова. Чаплин наш немой укор. Когда мы на него смотрим он нам говорит: что же вы ребята делаете, как же вам не стыдно? Мы говорим: не стыдно. И продолжаем дальше. Это наш Ленин.
- А вы встречали людей без чувства юмора вовсе?
Стоянов:
- Для меня - у человека есть чувство юмора, если он с юмором относится к себе. Быть острословом и иметь чувство юмора - вещи разные.
Олейников:
- Как правило, людей без чувства юмора нет, просто у каждого оно своеобразное. В каждой среде есть свой юмор, а "Городок" хорош тем, что в нем есть и мягкий и жесткий юмор и ирония... Мы рассчитываем на все социальные слои. Но, даже если у человека нет чувства юмора, онбудет считать, что оно у него есть - феномен! На концерте всегда есть несколько человек, которые сидят со скучным лицом, мол, ну и чего я сюда приперся? Знаешь, видеть перед собой хохочущий зал - и вдруг такое лицо... думаешь, может, они все идиоты, а он один умный?
Не так страшен черт, как мысль выпукла
- Ваши персонажи - смешны, но темы то - серьезны. Где вы их ищете?
Олейников:
- Искать ничего не надо, все это есть в подсознании, в подкорке.Ведь мы живем в стране, которая нас воспитала. Эти фантомы, что в башке крутятся, приобретают реальный вид, фактуру, а мы ее уже перебрасываем на экран. Ничего не надо придумывать. Алкаш какой-нибудь, к примеру. Ты его каждый день видишь, он уже в тебе. Или полковник армейский, врач, официант, премьер-министр... Это все твое, все родное. Это то, с чем ты рос и с чем ты умрешь.
Стоянов:
- Природа юмора людей, живущих в этой стране, не имеет аналогов. Никита Михалков снял замечательный фильм но пьесе Володина "Пять вечеров", действие, которого разворачивается в коммунальной квартире. Европейские зрители решили, что это абсурдистская драматургия, и пьеса показалась им гениальной - по законам театра абсурда. Для нас же это реальная жизнь целых поколений. То, над чем мы смеемся, - это то, над чем бы они плакали. И наоборот.
- Вы хотите, чтобы люди над чем-то задумались?
Олейников:
- Для того, чтобы они задумались, есть масса других передач, начиная с "Гласа народа"и заканчивая "Очевидным - невероятным". А задача "Городка" совершенно другая. Он построен не для того, чтобы зрители впадали в глубокий транс и задумывались над своей судьбой, судьбой страны и человечества. Задача одна: чтобы человек улыбнулся, отдохнул,подумал: не так страшен черт, здесь еще можно жить… И не только можно, но и нужно.
Стоянов:
- Не в обиду зрителям будет сказано... Работаешь обычно для себя, для своих друзей. И если получается рассмешить других - то круг друзей расширяется до уровня массового зрителя. Мне бы хотелось избежать многозначительности. Не надо делать мысль выпуклой, потому что мысль либо есть, либо ее нет.А зритель - не дурак. Мне кажется, хорошо, когда сначала смотрят, смеются, а потом уж думают. А не наоборот: смотрят, думают, думают, думают... а на следующий день вдруг засмеются.
- И все-таки, как вы все замечаете? Что за особый угол зрения?
Олейников:
- Ничего мы специально не замечаем, это фиксируется само собою. Вчера ко мне подошел мужик, попросил автограф и сказал -это для моей мамки. Дал мне открытку и стал текст диктовать: дорогой Клавдии Ивановне, на память. И подпишитесь, говорит, - Андрюша Стоянов! Ну, как можно было не запомнить!
|
|
