|
10 июля отмечают юбилеи авторы всенародно любимой программы "Городок" Илья Олейников и Юрий Стоянов. Первому исполняется 60 лет, второму — 50. С артистами - в порядке старшинства - побеседовала обозреватель "Известий" Анна Федина.
Илья Львович, как собираетесь отмечать юбилей?
Я сейчас в Минске репетирую мюзикл. Музыка моя, ставят поляки, режиссер — Януш Юзефович. Я там исполняю одну из главных ролей. История такая: слепец ищет пророка, но попадает на развалины храма, где живут бомжи, и вот предводитель этих нищих — его я и играю — решает выдать себя за пророка. В конце августа у нас премьера, так что, видимо, на день рождения мне предстоит всего лишь рабочий банкет.
Написать мюзикл была ваша идея или вам кто-то предложил это сделать?
Кто же мог мне это предложить, если о том, что я могу писать музыку, никто не знал? У меня и музыкального образования-то нет, зато есть синтезатор. Мы с моим другом писали этот мюзикл шесть лет, в основном по ночам.
Вам теперь придется переселиться в Минск?
Во-первых, мы собираемся возить этот мюзикл по разным странам: Белоруссия, Россия, а потом, может быть, и до Европы доберемся. А во-вторых, я ищу себе дублера. "Городок"-то никуда не денется.
Как вы со Стояновым делите роли?
Если в сценарии есть женщина, значит это Юра. У меня усы. И даже если бы я их сбрил, Юра все равно выглядит женственнее, чем я. Вообще Стоянов — удивительная характерная актриса мужского пола. Если же в сценарии два мужика, мы просто тычем пальцем: "Это ты, это я". Меряться, у кого больше шуток, не для нас.
Жена вас никогда не ревновала к "Городку"?
Она меня даже к женщинам не ревнует. Мы недавно смотрели передачу про Визбора, где рассказывалось о его личной жизни. Я говорю жене: "Это ж надо, песни писал замечательные, а по отношению к женщинам был сволочью". А она мне отвечает: "Перестань говорить глупости. Такие люди — национальное достояние, они могут себе позволить все что угодно". — "Я тоже?" — "Конечно. Ты принадлежишь не только мне, ты принадлежишь всем". Так что индульгенция мне выдана.
Ну и как, пользуетесь индульгенцией?
Пока подходящего случая не было. Мы с женой живем вместе уже 34 года, и она всегда понимала, что публичного человека окружают соблазны, от которых иногда трудно отказаться. Я ее убедил, что она — главная женщина в моей жизни, и этого достаточно. Никогда, даже в молодости, она не залезала ко мне в карманы, не приставала с расспросами, не изучала записную книжку. Был, правда, один случай. На шестой год совместной жизни я уехал в Минск на гастроли.
Через неделю жена мне позвонила из Питера — скажем, в пять вечера. Мы побеседовали, а ближе к полуночи я возвращаюсь в отель и вижу приколотую на двери записку: "Я очарована вашим искусством. Очень хотела бы познакомиться. Я в таком-то номере. Незнакомка". Я, естественно, как молодой кобель, совершенно потерявший чувство реальности, покупаю у таксиста бутылку вина и лечу на свидание. Причем вино было далеко не французское, а скорее даже азербайджанское, такой портвейн рубля за полтора, который убивает с одного стакана. И вот с таким изысканным букетом я стучусь в номер, вхожу и... вижу мою жену. Словом "шок" описать мое тогдашнее состояние нельзя. Меня же по сути поймали с поличным! Жена говорит: "Ну что, подонок, откликнулся, даже не зная, что за крокодил тебя ждет?" — "Ира, не поверишь, из чистого любопытства". — "А вино зачем притащил?" — "Выпить, поговорить и уйти".
Чем все закончилось?
А вы сами подумайте. Мы с женой не виделись неделю и вот оказались вдвоем в гостиничном номере...
Почему вы взяли фамилию жены, а сыну оставили собственную — Клявер?
Когда сын родился, ему, естественно, дали фамилию отца. А потом у меня начались разногласия с телевизионным начальством из-за национальности, и мне просто пришлось поменять фамилию. Вернее, взять псевдоним, по паспорту я все равно Клявер. Правда, сейчас, когда ко мне обращаются по фамилии, я не сразу понимаю, к кому это они. До такой степени я привык быть Олейниковым. К тому моменту, когда сын подрос, проблемы с "пятой графой" перестали быть острыми, поэтому он так и остался Клявером. У меня и внук Клявер — Тимофей Денисович. Самое смешное, что очень редкая и абсолютно еврейская фамилия в моем роду вдруг стала русской. Денис-то был наполовину еврей, по паспорту — русский, а Тимоша так и вовсе русский.
Пограничники, наверное, сильно удивляются, когда видят вас, а в паспорте читают "Клявер"?
Да уж. Но по фотографии видно, что я это я, так что проблем с пересечением границы у меня нет. Вообще я всю молодость страстно мечтал попасть за рубеж. Мне даже иногда казалось, что Парижа, Лондона, Нью-Йорка на самом деле нет, что их кто-то придумал, чтобы растравливать мое воображение. Я помню, как Ширвиндт приехал из Японии, и я буквально заглядывал ему в рот, пытаясь так вбить себе в мозги его рассказы, чтобы создалось впечатление, что это я сам там побывал. И вот в 1983 году я наконец-то поехал на гастроли в ГДР. На советско-польской границе увидел сначала нейтральную полосу, потом какую-то электричку и от мысли: "Надо же, я еду за границу и вижу настоящую польскую электричку, в которой сидят настоящие поляки!" — я так разволновался, что у меня начался жуткий понос. А поскольку до первого погранпоста туалет был закрыт, я провел самые страшные полтора часа в своей жизни. С тех пор я напутешествовался так, что, если есть возможность отказаться от поездки, я отказываюсь.
Как проводите свободное время?
К счастью, у меня его сейчас нет. Потому что, когда у меня наступает свободное время, у меня начинает ехать крыша. Мне приятно просыпаться с мыслью о том, что я сейчас куда-нибудь рвану: на съемку, репетицию, еще куда-нибудь, только бы не сидеть дома. Даже поездка на шашлыки у меня чаще всего вызывает одно чувство: я трачу время на какие-то глупости.
Когда же вы общаетесь с семьей?
По вечерам. Причем общение у нас достаточно нервное. Ира говорит: "Что ты заткнулся? Скажи чего-нибудь". Потом она, как опытный сталинский следователь, выбивает из меня всю информацию о том, что произошло за день. Спасибо хоть лампочкой в глаза не светит. Правда, иногда бывает наоборот: мне надо срочно чем-то поделиться. Я вообще очень люблю рассказывать про свои успехи: "Мне композитор Януш Стоклосса руку поцеловал!" — "Я слышала об этом уже восемь раз".
— "Ничего, еще послушаешь".
Любите, когда вам делают комплименты?
Конечно. А вот критику не воспринимаю в принципе. Мне всегда кажется, что критики вторгаются во что-то глубоко личное, на что они не имеют права. Это я себя могу оскорблять самыми последними словами, и больше никто. Допустим, если моя жена говорит, что "Городок" в последнее время стал не очень смешным, я немедленно перевожу ее в стан моих врагов. Однажды она меня как-то особенно сильно обидела, и я выдал ей связную тираду: "Ты не понимаешь, что ты живешь с гением! — кричал я. — А гении — все дебилы, понимаешь? Я не живу в обычном мире, я ненормальный!". Теперь Ира периодически качает головой: "Я понимаю, что живу с гением". Но чувствуется, что живет она с ничтожеством, у которого еще и мания величия.
С какими чувствами вы вспоминаете свою жизнь до "Городка"?
Как ни странно, до "Городка" я жил гораздо веселее, чем сейчас. У меня было жуткое желание пробиться наверх. Я все время карабкался и падал, но верил, что я все-таки выскочу. Настоящее отчаяние я испытал, только когда нас с моим первым партнером Ромой Казаковым, которого на самом деле звали Рува Бронштейн, вырезали из записи Конкурса артистов эстрады, где мы заняли третье место. Я-то надеялся, что после нашего выступления жизнь перевернется, а нас просто не показали. Мне тогда казалось, что жизнь кончилась. Потом я успокоился и снова стал карабкаться наверх. А сейчас вершина вроде покорена, и к чему стремиться дальше, непонятно. Вот мы с Юрой Стояновым и придумываем себе всякие проекты: кино, театр, мюзикл...
Артист Юрий Стоянов: "Если мне говорят: "Старик, ты гений", я начинаю в это верить"
Юрий Николаевич, какие-то особые торжества в честь 50-летия намечаются?
Нет, я буду в Одессе, где живет моя мама. Ну и конечно, постараюсь, чтобы все было очень красиво и очень вкусно. Для Одессы второе всегда было особенно важно. Я вообще очень люблю этот город. Когда внутренняя батареечка подсаживается, я езжу туда заряжаться. А так, какие могут быть торжества? Нас не поздравляют мэры, а поклонники не расписывают наши подъезды. Мы не звезды, которые ходят с телохранителями, потому что делают вид, что фанаты готовы разорвать их на части, хотя желающих что-то не видно. Люди воспринимают нас как соседей, которым улыбаешься и идешь дальше.
Где вам больше улыбаются — в Питере или в Одессе?
Где больше, не знаю. Меньше всего — в Подмосковье. Я сейчас вспоминаю, в Одессе всегда не любили людей из Подмосковья. И во мне это на днях вдруг выстрелило. У родственников моей жены под Москвой дача, и там вокруг ходят какие-то озлобленные, пьяненькие люди, которые ненавидят гастарбайтеров, работающих на соседних участках, но никогда не сделали бы то же самое, что эти украинцы или молдаване. Ненавидеть гораздо проще, чем пойти и заработать.
А что касается любимых городов, то их у меня даже три: Одесса, Питер и Москва. Раньше я подчас агрессивно противопоставлял — со знаком плюс — столицу Петербургу. Москва убирается, строится, меняется, а Питер — гордая культурная столица, покинутая милиционерами, дворниками и сантехниками. Но сейчас я понимаю, что в Москве скучаю по Петербургу. Москва — это город, где ты встречаешься с друзьями в кафе, на полпути куда-то, целуешься, признаешься в любви и не перезваниваешь. А я человек провинциальный, если с кем-то поцеловался, мне надо, чтобы со мной потом каждый день по телефону разговаривали. Если мне говорят: "Старик, ты гений", я ведь в это верить начинаю...
Снимая "Городок", вы держите в голове какой-то конкретный город?
Мы тут беседовали с Юлием Гусманом, и он сказал, что "Городок" должен прийти к тому же, к чему пришли "Монти Пайтон", Бенни Хилл, мистер Бин, то есть делать каждый выпуск тематическим. Дон Кихот в наши дни, например. Но мне кажется, что главное в "Городке" — это его обитатели. Зрителям нравится, что перед ними за короткий срок происходит череда перевоплощений. А мы таким образом получаем возможность сыграть все те роли, которые не сыграли до "Городка".
Мы ведь очень хитрые. Мы играем большое количество людей в маленьких историях, отчего создается ощущение нашей невероятной талантливости. Правда, есть у этой медали и другая сторона. Иногда я вижу, что сыграл потрясающего человека, его судьбу на фильм можно было бы растянуть, а у нас хронометраж две минуты. Так вот, возвращаясь к вашему вопросу, живут эти персонажи в разных городах, но родом они все-таки с юга.
Сейчас хорошие времена для юмора?
Для юмора хорошо, когда плохо на улице. Правда, есть прекрасный пример — Михаил Михайлович Жванецкий, с которым у нас необъявленная любовь. Я даже стараюсь общаться с ним пореже, чтобы не растерять эти чудесные отношения. Так вот, Жванецкий, чей талант расцвел на умении очень странно, образно, лирично и смешно рассказывать о вещах, от которых болит сердце, сейчас, когда сатира выродилась в плакат, востребован ничуть не меньше. Значит, из отношений между людьми можно высекать юмор не хуже, чем из отношений между человеком и властью. Как раз этим мы и стараемся заниматься. Только однажды Ирина Петровская похвалила "Городок" за довольно жесткий сюжет о выборах. Нам было приятно, но, думаю, мы не скоро дадим Ирине повод снова нас похвалить. До следующих выборов...
Как вы попали к Михалкову в "12 разгневанных мужчин"?
Позвонил Михалков: "Хочешь сняться у пенсионера в пенсионном кино?" Он тогда только отметил 60-летний юбилей. Я так обрадовался, что даже — редкий случай — прочитал сценарий. Знаете, я никогда так не работал. Мы репетировали неделями, а снимали часами, причем снимали постранично, как книгу читали. А что мы творили за пределами павильона!
Нас всех распределили по 3—4 человека на гримерную, и только у Алексея Петренко была своя комната, поэтому чаще всего собирались у него. Это была даже не гримерная, а подводная лодка. С электроплиткой, запасом продуктов на 40 дней, мини-баром, учитывавшим вкусы всех актеров, и пучками сушеных трав, развешанными по стенам.
А кормили нас как обычно: щи или рассольник, биточки или гуляш — все из пластиковых контейнеров. Меню было стандартное. Но однажды мы со вторым режиссером сели за компьютер и составили собственное меню. Скажу вам, фуа-гра там была самым банальным блюдом. Специально для Валентина Иосифовича Гафта я внес в список "мясо кисло-сладкое по-иерусалимски", проверить решил — клюнет или нет. Там была отдельная карта с гарнирами, соки только свежевыжатые.
Не было только спиртных напитков. Все поверили. И тут же поползли слухи: наверное, будут сокращать гонорар или на 10 дней продлят срок съемок. В общем, почему-то хотят задобрить. Алексей Горбунов бегал и кричал: "Заказывайте все ананасовый сок по два стакана. Он самый дорогой. На него до хрена ананасов уходит". Целый день коллектив жил в ожидании ужина. А потом им принесли биточки и гуляшики... Долго я прятался за декорациями, потому что это были настоящие двенадцать разгневанных мужчин. "Видите, какие вы все органичные! Вот так и надо играть!" — кричал я им из укрытия. А они мне отвечали: "Станиславский хренов, убьем!"
|
|
