Главная Видео Илья&Юра Авторы Всё&Вся Форум Анекдоты Модест

Любовь - самое главное

Театральные Новые Известия


 










В новом спектакле санкт-петербургского театра «Балтийский Дом» «Перезагрузка» Юрий Стоянов играет 50-летнего Соломона, который после смерти реинкарнируется в теле грудного ребенка. В результате перерождения, однако, возникла проблема. 6-месячный Солик родился с сознанием 50–летнего человека. Он сохранил память, ощущения и биографию Соломона.

Пьесу «Перезагрузка» написал петербургский драматург Илья Тилькин. Режиссер спектакля – Игорь Коняев. По его мнению, этот проект мог состояться только при участии в нем Юрия Стоянова.

– Как вы себя чувствуете в роли шестимесячного мальчика?

– Что значит «шестимесячный мальчик»? Вы же все равно видите Юрия Николаевича Стоянова с размером XXL и ростом 183 см. Для меня невероятно ценно в этом спектакле то, что не играется. Чего как бы не видно – та жизнь, которую он прожил до этого.

– Будет смешно?

– Обязательно будет смешно, и если не будет смешно, то не надо мне выходить на эту сцену. Но природа юмора и существования будет несколько иная. Мне бы хотелось, чтобы это был очень смешной спектакль, но желательно «с комом в горле». Потому что я не Бени Хилл и не Мистер Бин. Вообще мой принцип юмора – чаплинский. Человек, когда падает на сцене и в кадре, – это смешно. Но хорошо бы помнить, что это еще и больно.

– Говорят о том, что «Перезагрузка» - это возвращение на сцену Юрия Стоянова. Возвращение подразумевает то, что вы останетесь в театре?

– Я бы так громко вообще это не формулировал. Потому что возвращение предполагает какое-то прощание до того. Я не думаю, что мой уход из БДТ в свое время, был событием в культурной жизни Петербурга. Хочется сбить весь пафос, связанный со мной и с тем, что происходит со мной в контексте моей театральной биографии. Мой уход из театра был абсолютно логичным, не носил никакого трагического характера. Я ушел, потому что надо было жить и работать, потому что очень хотелось играть. Я должен был уйти, потому что, если бы я не ушел, в моей жизни ничего бы не произошло интересного.

– Нужно было что-то изменить в своей жизни, чтобы дать толчок для чего-то нового?

– Не просто изменить, а просто поменять ее радикально. Но профессию-то я не терял. Я в течение этих десяти лет с моим, замечательным партнером Ильей Олейниковым выходил на двухтысячные залы по нескольку раз в месяц. Связи с публикой не терял, и смею вас уверить, что способ общения моего в эстрадном амплуа со зрителем не отличался от театрального. Я не из той телепередачи (не буду говорить какой), в которой артисты смотрят только в зрительный зал и ждут оттуда только смеха. Я считаю, что мы работали, может быть, несколько резко, эксцентрично, но используя театральные приемы на эстраде. А остаться работать в театре – это роскошь, которую я не могу позволить себе. Мое главное дело, моя главная «муза» – телевидение. И я буду все время доказывать, что телевидение и искусство могут быть тождественными. Особенно агрессивно я это доказываю с тех пор, как Владимир Познер, вероятно, желая понравиться аудитории «Золотого орла», сказал: «Мы не искусство, искусство – это вы».

– Я думаю, Познер поскромничал.

– Нет, он, наверное, имел в виду информацию. В этом смысле в последнее время она, мягко говоря, не искусство. Или наоборот – слишком высокое искусство. Маневрирования.

– Юрий Николаевич, а я ведь видела вас на сцене БДТ в роли Моцарта.

– Я не думаю, что это было ваше театральное потрясение.

– Вы знаете, мне этот спектакль понравился. И тогда это было то время, когда я в БДТ ходила. Признаюсь, сейчас я бываю там реже и реже.

– А я не был ни разу с 1995 года. И я не могу себе объяснить, это какие-то личные моменты. Я очень люблю БДТ и людей, с которыми я работал, равно как и они меня. У нас вообще были очень хорошие отношения. Я не конфликтно уходил, но объяснить почему … Как в пантомиме Марселя Марсо – вы знаете, как мимы изображают стену? Примитивное начало – как ты руками делаешь вид, что это стена. Вот я подхожу – и вот как будто какая-то стена.

– Когда вам сейчас говорят: БДТ – какие ассоциации возникают?

– Для меня это прежде всего очень дорогие мне люди, и какое-то количество великих спектаклей, которые я видел. И прежде всего, все-таки, это «Мещане», а не «История лошади». Может быть, не понравится кому-то, что я скажу, но такой великий спектакль, как «История лошади», с эмоциональной, человеческой точки зрения, на меня производил меньшее впечатление, чем «Мещане». Потому что тот спектакль был как часовой механизм с главной часовой стрелкой – великим Лебедевым. А «Мещане» – невероятно живая постановка. Этот спектакль ценен какими-то простыми, точными вещами. Я меньше люблю рациональное искусство. Можно сравнить артистов, у которых видно, как это все сделано, а можно посмотреть на облупившемся целлулоиде и размагниченной пленке Павла Борисовича Луспекаева в роли Ноздрева. Для меня это ценнее, чем какая-то просчитанная, абсолютно химическая работа.

– Вы в программе «Городок» режиссурой занимаетесь. А на сцене не мешает, когда режиссирует другой человек? Нужно ведь ему полностью доверять?

– Конечно. Это счастье великое. Генетическая потребность любого актера, который годами занимается саморежиссурой, доверить себя талантливым рукам. И потом я в хорошем театре выучен, я очень дисциплинированный артист в чужих руках, если это талантливые руки. Вообще у меня ощущение, что я в театре заново вхожу в правильную дверь и в кино тоже. В кино снимался у Тиграна Кеосаяна («Ландыш серебристый»), а следующий мой режиссер – это Никита Сергеевич Михалков.

– «12 разгневанных мужчин»?

– Да, у меня одна из главных ролей в этой картине. Я думаю, что это будет потрясающая картина. А в моей жизни произошло просто главное – я реально, глаза в глаза, рука в руку прожил роль с величайшим режиссером, который, извините меня за нескромность, еще очень любил меня как артиста. А для артиста любовь – это самое важное.





 

Rambler's Top100 Rambler's Top100